«Ла»-охотник. В небе Донбасса - Страница 41

– Кстати, ты сегодня вечером сильно занят? – Иванов вдруг стал серьезным. – Если можно дела спихнуть, то поехали.

– Куда? – удивился Виктор.

– Узнаешь, – ухмыльнулся Иванов, – я тебе обещал как-то…

…Проснулся Виктор затемно. Долго глядел в спертую, липкую темноту, потом нашарил на подоконнике папиросы и зачиркал зажигалкой. Огонек осветил скромное убранство комнатенки, разбросанную одежду, остатки вчерашнего пиршества на столе. Несмотря на очень раннее утро, все еще было душно, лицо ощутимо зудело от комариных укусов, и он подумал, что зря не открыли на ночь окно. Сделал первую, самую вкусную затяжку и откинулся на тощую подушку.

– Чего проснулся? – Соседка по койке подняла голову, сонно захлопала глазами. Она долго терла лицо, потом заскрипела пружинами матраса, пошарила по столу и зачиркала найденной зажигалкой. Загорелась керосинка, вновь осветив и разгром в комнате, и соседку. Это усилие словно исчерпало в ней всю энергию, и она вновь обессиленно привалилась к спинке кровати. Ее звали Роза. Армейский врач-стоматолог, тридцати шести лет от роду. Высокая, чернявая, улыбчивая. Вместе с Раей – подружкой, коллегой и соседкой – она хозяйствовала в этом домике.

– Кинь папироску, – голос у нее был хриплый со сна, некрасивый. Роза уселась, скрестив ноги по-турецки, ничуть не смущаясь ни своей наготы, ни Саблина. Курила она быстро, затягиваясь жадно, по-мужски. Свет освещал ее лицо с сеткой морщинок у глаз, темные круги под грустными черными глазами, немного обвисшую грудь…

Они курили молча, думая о своем. Виктор уже жалел, что ввязался в эту авантюру Иванова с посещением его «подружек». Про вчерашнюю жажду организм уже напрочь забыл, включились разум и совесть. Совесть верещала, что жена умерла не так уж и давно и ходить (будем называть вещи своими именами) по проституткам не есть хорошо. Разум же давил возможными последствиями: подхватить после всего этого заразу – дело плевое.

Он сперва вообще не собирался идти, но длящееся третью неделю мозгоимение с переучиванием на новую матчасть добило остатки воли. Организму требовалась хоть какая-то разрядка, и Виктор скрепя сердце согласился.

Ивановским «подружкам» оказалось за тридцать – в глазах Саблина еще, конечно, не старухи, но желание реализовывать намерения в нем поугасло. Вдобавок оказалось, что и для хозяек сам Саблин далеко не подарок. Женщины от недостатка мужского внимания отнюдь не страдали, и потому седой обожженный субъект не вызвал у них ни малейшего энтузиазма.

Ситуацию спас Иванов, расписав Виктора как некоего Терминатора, без пяти минут Героя (уже все утвердили, буквально завтра в газете напишут) и просто хорошего человека. Одновременно он расхваливал Розу как чудо-врача и громко шептал Виктору в ухо, чтобы тот не сидел, а действовал. В итоге лед постепенно тронулся, и уже через час в комнатушках дома раздавалась возня и скрип кроватей…

Обратно выехали еще затемно. Ветер свистел в ушах, немилосердно трясло от дикой скорости на ямах и ухабах. Дорога была убита в хлам, мотоцикл стонал, ревел мотором, и Виктору казалось, что он вот-вот рассыплется, но слепленный Ивановым из всякого хлама агрегат упрямо несся вперед. Ваня собирал его два месяца из обломков доброго десятка разбитых нашими танкистами немецких «Цундапов» и, видимо, собрал неплохо, потому что, несмотря на безумную скорость, агрегат ломаться и рассыпаться не собирался.

– Ваня, ты зачем меня нахваливал? – закричал Саблин, стараясь перекричать рев мотора. – Я понимаю, реклама… эээ… агитация… но не нужно было героем называть.

– Чего? – Иванов повернул голову, мотоцикл вильнул, заставив Саблина похолодеть и вцепиться в сиденье. Ваня засмеялся. Пришлось повторять вопрос…

– Ты, Витя, дурак, – обиженно прокричал Иванов, – чего сидел как бедный родственник? Думал, она сама трусы снимет? Если бы не я, ночью бы хрен с маком кушал…

– Зачем им про Героя плел?

– А… это… Тю на тебя! Так на той неделе документы отправили! Я думал, ты знаешь…

Глава 5

Под конец лета солнце разошлось не на шутку. Оно расплавило все. Сожгло землю, сделав ее серой, черствой. Превратило в серую труху траву, высушило небо, превратив его привычно голубой цвет в блеклый, застиранный. Сожгло ветер, превратив окрестности в наполненную жаром тишь. Под его лучами все спряталось, кроме людей. Люди стояли. Полк застыл в четких прямоугольниках эскадрилий. Застыл, слушая и потея. Знамя части обвисло бессильной красной тряпкой, поникло, прибитое к палке. Но люди не знамя. Люди стояли и слушали.

Дивизионный замполит работал: трещал без умолку, сыпя лозунги, как из рога изобилия. Сушащая рот жара, выступающая солью на спине, ему не мешала. За пятнадцать минут своей речи он умудрился не повториться ни разу, так ни о чем толком и не сказав. Талантливый человек, что и говорить.

После выступал замполит полковой. Он говорил таким монотонным голосом, что Саблина начало убаюкивать. С минуту Виктор боролся, потом прикрыл глаза и резко вздрогнул, поняв, что задремал стоя. Аукнулась ночь с Розой…

– Новейшие самолеты… всеми силами… обязуемся как один… – Оратор успел смениться, и сейчас выступал Абрамов, молодой пилот из первой эскадрильи. Он говорил глухо, негромко, и до Саблина долетали лишь отдельные слова. Абрамова Виктор терпеть не мог, считал жополизом и выскочкой. Отчасти это было справедливо – в июльских боях этот пилот совершил меньше всех вылетов, потерял самолет, зато умудрился стать секретарем комсомольской организации полка.

Митинг Виктора раздражал. Был он зряшной затеей, не ко времени и это самое время переводил. Полк отправлялся на фронт, так толком и не переучившись, и все эти лозунги и клятвы никоим образом не могли компенсировать нехватку учебного налета, вызванную дефицитом бензина и простоями из-за поломок. По факту на фронт перелетали только две эскадрильи – первая и третья. Летчики второй в полном составе убывали в Горький, за самолетами. С одной стороны, это было понятно – войска фронта начали новую наступательную операцию, и весь бензин, все ресурсы уходили туда. Но с другой стороны, их в шею никто не гнал. Лишняя неделя на фронте, по мнению Саблина, большой роли не играла, но слетанность за это время можно было бы и подтянуть. Впрочем, его мнение никого не интересовало.