«Ла»-охотник. В небе Донбасса - Страница 52

«Мессера» сначала догоняли, потом, метрах на пятистах, установилось некоторое шаткое равновесие, и вот, как-то медленно и неохотно, вражеские истребители начали отставать. В конце концов они отвернули, под крылом мелькнули траншеи линии фронта, и Виктор прибрал газ, остужая двигатель, медленно развернул самолет. Сердце безумно бухало, а ноги, словно после долгого и тяжелого боя, противно дрожали.

Немецкие истребители превратились в точки на горизонте, и он, немного поколебавшись, полетел за ними следом. За пережитый страх следовало отплатить.

Летели долго. Брили степь на бреющем, маскируясь от глаз чужих летчиков и вражеских постов ВНОС, соблюдали радиомолчание. Наконец, когда топлива оставалось на обратную дорогу, и Виктор уже подумывал возвращаться, «мессера» вдруг стали снижаться. Они растянулись цепочкой в круге и стали готовиться к посадке. Медлить было нельзя.

– Атакуем! – Он толкнул ручку газа до упора, почувствовал, как задрожал истребитель. Лишь бы получилось. Стелясь над землей, пара «лавочек», принялась подбираться к ничего не подозревающим немцам. Когда до замыкающего истребителя оставалось метров триста, Виктор машинально обернулся. Увидев, что Литвинов сильно приотстал, едва сдержал ругательство. Нужно было бить сразу вдвоем, одновременно… Настигнув врага, потянул ручку на себя, уходя на горку, прильнул к прицелу. Целиться было неудобно, голова упиралась в плексиглас фонаря, руки были липкими от пота, в груди жгло. От волнения он забыл дышать.

Пальцы коснулись гашетки, истребитель затрясся, завибрировал. Первый снаряд взорвался в фюзеляже вражеского самолета, у хвоста, Виктор чуть толкнул левую педаль и увидел, как разрывы переместились к кабине и мотору. Сразу же отвернул, избегая столкновения, и выругался, видя, как остальные «мессера» вдруг резко потянули в вираж со снижением, срывая атаку Литвинову. Атакованный им самолет пролетел в каком-то десятке метров, он шел, все сильнее кренясь на левую плоскость, за хвостом начинал расстилаться роскошный дымный шлейф. Фонарь его вдруг отлетел в сторону, и в воздухе мелькнул темный раскоряченный силуэт летчика.

Два «мессера» уже почти успели развернуться на Литвинова, то ли уклоняясь от атаки, то ли, наоборот, пытаясь встретить его в лобовой. Третьего Виктор не видел, он был где-то ниже, справа…

– Не ходи в лоб, – закричал он ведомому, – не ходи. Лучше летчика стрельни… – Невысоко над землей уже распустился купол парашюта.

Виктор чуть довернул в сторону, намереваясь прикрыть ведомого, увидел, как тот длинной очередью поливает парашютиста. Два «мессера» уже разошлись с Сашкой на встречных курсах и теперь начинали новый разворот, пытаясь зайти в хвост. Внезапно обнаружился третий, но он тоже стоял в вираже, а значит, пока что был безопасен…

– Гоним, Сашка, гоним по прямой. Уходим, – закричал Виктор, чувствуя, как захлестывает волна радостного возбуждения. – Давай, давай, жми!

Он увидел, как внизу, на окраине рощицы мелькнул небрежно укрытый маскировочной сеткой «Мессершмитт», россыпь двухсотлитровых бочек, какая-то машина с растяжкой антенны, бегущие по земле люди, и рассмеялся, довольный собой. Немецкие истребители остались далеко позади. Пока они разворачивались, «лавочки» успели набрать фору больше километра, и разрыв с каждой секундой увеличивался все больше. Они уходили домой.

После вылета Виктор долго умывался, стараясь смыть въевшийся в тело пот. Новый истребитель был хорош, но летать в нем было очень уж жарко.

Литвинов подошел неслышно.

– Ну ты прям… – сказал он и удивленно качнул головой. – Ч-чертяка. Заставил понервничать. Зачем кричал, чтобы я в лоб не ходил? Я одного мог срезать.

– А мог и сам получить, – буркнул Виктор, – быстро бы ты с дырой в моторе летел? И какого хрена при атаке отстал?

– Не попали бы они. – Сашка второй вопрос проигнорировал. – Он у меня вот где был, – он показал рукой направление полета «мессера», – я бы попал.

– Летел бы за мной – может, и сбил бы. А ты отстал, и на тебя трое заходило. Шел бы на них – в лоб встретили. А там хватило бы одного разбитого цилиндра. Мы за пятьдесят километров от линии фронта были, не забыл? У нас скорость решала все. Или ты хотел от них пешком удирать, на протезе?

– Сам сбил, а мне парашютистов стрелять? – обиделся Литвинов. – Я тоже мог сбить! И протез мне драться не мешает!

– Это еще раз говорит, что я прав, – холодно ответил Саблин. – Ты увидел, как я «месса» подбил, и все, загорелись в жопе отруби. Подайте мне шашку, буду махать… А нам нужно было не драться, а ноги уносить. Мы и так большое дело сделали: прямо над аэродромом «мессера» сожгли, пилота стрельнули и удрали, целые и невредимые. Да они сейчас там бесятся, на заднице остатки волос выдирают. Ты представляешь, если бы у нас такое случилось? Что после бы было?

Сашка недовольно засопел.

– Ведущим тебе летать еще рано, – добил своего заместителя Виктор, – пока еще походишь со мной, ведомым. И нечего тута обижаться. – Это «тута» у него вырвалось непроизвольно, Виктор даже покраснел. Сашка хмыкнул, скривился.

– Ладно, – буркнул он, – ты командир, тебе видней…

– Видней, – поморщился Саблин, – а все потому, что при атаке отстал… Все, пойдем в штаб. Запомнил, где немецкий аэродром был? И надо еще подумать над результатами разведки. Если в наших квадратах немцев нет, то это значит только то, что они в другом месте…

Они долго ехали вдоль брошенных полей. Тугой ветер бил в лицо, холодя щеки, мотор ревел, и дорога ложилась под колеса, оставляя позади все ямы, ухабы и прочие прелести. Потом выскочили на участок с неубранной кукурузой, и стало еще хуже. Здесь прошла война. Петляющий проселок оказался основательно разбит танками, появились следы боев: прямо на обочине стоял брошенный и весь издырявленный немецкий грузовик, чуть подальше, на лысом, обгорелом холме застыла наша сожженная «тридцатьчетверка». Когда дорога объезжала здоровущую лужу, пришлось снизить скорость уж совсем до минимума, очень сильно пахнуло запахом разложения, и Виктор увидел лежащую в каком-то десятке метров от дороги неряшливую, черную кучу тряпья, из которой блестел белый оскал зубов. Он почувствовал, как зашевелились волосы на теле и как сзади на сиденье заерзал Палыч, устраивая автомат поудобнее. Потом проселок превратился в сплошную колею, и стало не до гляделок.