«Ла»-охотник. В небе Донбасса - Страница 12

За спиной послышался шорох, звук шагов, металлическое позвякивание. По тропинке, держа в руках здоровущий закопченный котелок и не менее закопченный чайник, спускалась Майя.

– Вот ты где, – заулыбалась она, – еле нашла. Ну и жара. Я мокрая как мышь. Пока донесла, думала, что в обморок грохнусь.

– А Лешка с Ольгой где? – спросил Виктор. Замаячила перспектива продлить рыбалку. Начинать варку ухи без главных вдохновителей и организаторов не следовало.

– В город побежал твой Лешка. И Ольку с собой забрал. – Майя уселась рядом, толкнув его в бок. От нее пахло вином и потом.

– Так это они только через час будут! – обрадовался Виктор. – Я еще рыбки наловлю!

– Он сказал, чтобы начинали, – обломала его девушка, – не ждали их. Я соли прихватила и лавровый лист. Остальное они принесут.

Виктор со вздохом принялся сматывать удочку: предстояло собственно самое важное и ответственное занятие на сегодня – варка ухи. Эту идею, стоило ему увидеть вчерашний Викторов улов, придумал и озвучил Лешка Соломин. Поскольку Лешка со своей Ольгой не расставался, то Виктору, чтобы не сидеть совсем одиноким дураком, пришлось звать Майю.

– Рыбу чистить умеешь? – спросил он. – Я пока воды наберу. Тут, ниже, родник есть.

– Потом рыбу, – отрезала девушка, – ты как хочешь, а я пойду купаться. – В глазах у нее плескалась ядовито-гремучая смесь, и Виктор решил, что она снова что-то задумала. – Время еще есть! – Она сказала эту фразу с необычной интонацией, но он, сматывая удочку, не обратил на это внимания.

Когда он пришел с водой, Майя уже разделась и стояла по колено в реке. Она была в костюме Евы: сияла не видевшая загара белая кожа, лишь шея и руки выделялись краснотой. Услышав топот, она обернулась и, улыбнувшись, приглашающе помахала рукой. Его взгляд прилип к слишком крупным для ее роста грудям, к темному треугольнику волос на лобке. Он только теперь понял, что означала ее фраза про время. Понял, что не нужен никакой шелк, ничего. Понял, что стоит ему сейчас шагнуть в эту зеленоватую, прохладную воду, и он все получит, вот только верным мужем после этого уже не бывать. Впрочем, думал об этом Виктор недолго, максимум секунду, пока снимал гимнастерку. Еще через десять секунд он уже рассекал телом воду, стремительно догоняя весело визжащую девушку…

…«Як» отчаянно маневрировал, с оконечностей его крыльев срывались белесые жгуты воздуха, он крутился, стараясь хоть перегрузкой, хоть хитростью сбросить с хвоста противника. Но все было тщетно, Виктор прочно висел сзади, периодически загоняя свою жертву в кольца прицела. Наконец ему это наскучило, да и отведенное время подходило к концу.

– Бой окончен. Двадцать девятый, на посадку.

Когда Саблин выбрался из кабины, Остряков, его противник по учебному бою, уже стоял возле командирского самолета. Выглядел он печально, весь мокрый, вымученный.

– Разрешите получить замечания.

– Прогресс есть, Коля, но все равно хреновато. – Виктор устал куда как поменьше, но на гимнастерке тоже проступили мокрые пятна. – Ты зачем все время в вираж лезешь? Инициативу отдаешь. К тому же немцы им тоже не брезгуют, сколько раз со мной крутились. В общем, не делай из него культа, – он засмеялся, – давай, тащи модельки, сейчас этот бой на земле разберем.

Остряков убежал, а Виктор задумчиво пошел по стоянке. Солнце припекало, сильно пахло примятой травой и почему-то морем. Хотелось на речку, искупаться, просто полежать, загорая, но впереди было еще два учебных боя, четыре часа занятий с курсантами, а после куча бюрократической писанины и изучение краткого курса ВКП(б). Он грустно вздохнул, поняв, что на вечерние танцы скорее всего уже не попадет. Времени на отдых не хватало катастрофически, особенно после того как сам же и написал заявление в партию. А куда деваться? Похоже, что в прошлое он попал уже безвозвратно, а будучи беспартийным, рассчитывать на карьерный рост особо не стоило.

– Возду-ух!

Пронзительный вопль прервал размышления. Саблин увидел, как со стороны солнца к аэродрому пикируют две хищные серые тени. Показалось, что они пикируют прямо на стоянку, прямо на него, Виктора, и он что было мочи припустил в сторону. Увидев, как от вражеских самолетов отделились темные точки, рванул быстрее, но понял, что не успевает. Хлопки зениток совпали с воем падающих бомб, и Виктор рухнул на землю, стараясь вжаться в нее посильнее.

Рвануло впереди, метрах в пятидесяти, потом ближе, да так, что вздрогнула степь, потом земля буквально подпрыгнула и с силой ударила в грудь, и тотчас рвануло где-то сзади. По спине и голове забарабанили мелкие камешки и мусор, здоровенный ком земли сильно ушиб руку. Его окутало пылью, запах сгоревшей взрывчатки буквально раздирал горло, в ушах стоял колокольный звон. Когда Виктор пришел в себя, на аэродроме уже была тишина, не стреляли зенитки, не звенели в небе вражеские моторы. Он убедился, что, не считая ноющего предплечья, в целом не пострадал, и наконец-то поднялся на ноги. Первое, что Виктор увидел, был торчащий хвост неразорвавшейся авиабомбы. Он был буквально в паре метров, серый, смертельно опасный. Его пробил холодный пот. Он бочком двинулся назад, забыв, как дышать, боясь услышать щелчок взрывателя. Отойдя метров на двадцать, снова кинулся бежать, но уже обратно, к стоянкам.

Два вражеских истребителя-бомбардировщика скинули на аэродром восемь пятидесятикилограммовых бомб. Ни дежурное звено, ни зенитная артиллерия не смогли им помешать. Семь бомб взорвались, наделав на краю взлетной полосы воронок, восьмую вечером подорвали саперы. Осуществи немцы сброс чуть позже – и смерть прошлась бы по забитой людьми стоянке, но они поторопились, и погиб только замполит третьей эскадрильи капитан Левушкин. Он бежал вслед за Виктором и был убит осколком.